+9 Киев
Как-то страшно теперь писать. Словно бумага тоже может продать, словно стены могут подсмотреть и подслушать мысли. Виселицы, гестапо, концлагеря – все это непрерывно висит над нами. В окрестностях Броваров в селах повесили немцы на прошлой неделе семьдесят пять человек. Были какие-то взрывы. И снова, как в прошлые разы, отвечало за них население. И никакого, выходит, сопротивления. Просто ужасно – до чего мы неорганизованы и беспомощны. Коммунисты, которые есть вокруг нас, все вроде Ильи Сидоровича. Он ушел в Макаров, а когда приходит, спрашивает у меня – "победят ли наши", потому что он такую надежду потерял. Наши связи мизерны.
А Воробьева, она действительно настоящий боец. Все силы она прилагает, чтобы спасти народ от Германии, но сама еженощно ждет, что ее заберет гестапо. Чувствует, что обречена, а уйти искать партизан или подполье не решается. Из всех, из всех она самая славная. И за то ей спасибо, что еще никого в нашем доме не выдала – ни в Германию, ни немцам. Об Р… никто ничего не сказал, и он жив.
Однако, хотя немецкая жизнь бьет ключом и резким контрастом выделяется на фоне нашей мертвой жизни, тем не менее, что-то изменилось в последнее время. Что именно, не могу пока определить. Это какие-то симптомы в настроениях нашего библиотечного шефа Бенцинга. Он стал мрачным и злым. А это немедленно передается его помощникам, а затем и всем работникам библиотеки. И сегодня в разговорах вокруг даже пронемецкие дамы сделали вывод, что его плохое настроение определяется малыми успехами немцев на фронте.
