Золкин: Мобилизованные звонят из России, чтобы узнать, как сдаться в плен и выжить. Телефонные линии обрываются G

– Владимир, здравствуйте.

– Здравствуйте, Алеся.

– Я как постоянная зрительница ваших каналов – YouTube вашего – увидела, что вы сделали первое интервью с пленным из партии мобилизованных русских фашистов. Это, конечно, знаковое интервью, потому что там много всего: и того, что он сказал, и того, что можно читать между строк. Расскажите, о чем вам рассказал этот "человек"... И о чем он не рассказал, что он умолчал.

– Ну, не рассказал он, сразу же говорю, когда пошла речь о власти российской, режиме российском, о том, что у них там в стране происходит. Об этом он не рассказал. Ему было очень неловко. Он сам сказал о том, что "мне же еще возвращаться". Я ему сказал: "Да ладно. Слушай, приедешь туда – будешь рассказывать, что я тебя заставил это сказать. Ну все как обычно. Ну ладно, давай рассказывай". Но он все равно стушевался. Так он толком ничего об этом не рассказал.

Но, в принципе, там, как вы говорите, между строк и так все понятно. Даже не между строк понятно, что человека отправили на войну без медкомиссии – вообще без ничего. Просто выдернули его из производства, посадили в автобус – и он понял, что происходит, только тогда, когда они были этим автобусом в пути. Он понял, что уже не будет никакой медкомиссии – не будет ничего – и он едет сюда напрямую.

Ну, я вам скажу, что по большому счету ничего, в общем-то, не изменилось по сравнению с тем, что было раньше. И раньше, в общем-то, происходили такие же вещи. Но я хочу сказать, что он не сдавшийся. Это человек, который попал в плен, потому что он там бродил трое суток и ему просто уже некуда было деваться, но он попал в плен. Тут такое: что-то среднее. А конкретно сдавшиеся есть на ресурсе "Хочу жить". Мы их тоже записывали. Но там такие, знаете, не интервью, а просто человек представляется, говорит, что он сдался и что он не желает воевать и желает вернуться обратно домой. А некоторые, которые вообще не желают, чтобы их возвращали, говорят, что они не желают, чтобы их возвращали. Они хотят остаться в Украине не только до конца войны, но до смены режима в России, чтобы они могли туда вернуться спокойно. Потому что они переживают, что даже если они туда вернутся, их либо посадят, либо отправят обратно на войну. Вот как-то так.

– Президент Владимир Зеленский сказал, обращаясь к русским военным, как раз когда началась у них там массовая мобилизация, чтобы они сдавались в плен. Это единственный способ для них выжить. Что обращаться будут нормально в плену. И что, более того, Украина обещает не публиковать, при каких обстоятельствах они в плен сдавались или попадали. И они еще могут попросить, чтобы их не в Россию возвращали, а даже в какую-то третью страну, и Украина будет этому способствовать. Насколько русские это услышали? Насколько они сейчас массово будут сдаваться и сдаются в плен в связи с этой мобилизацией?

– Нет, они сдаются, конечно. И линии "Хочу жить" обрываются от этих звонков. Многие бронируют себе уже "номера" наперед. То есть их еще не мобилизовали, они еще не выехали, но они уже из России звонят и узнают наперед, что и как им нужно сделать для того, чтобы...

– Да ладно. Вы серьезно?

– Ну конечно. Ну а как? Люди переживают за свою жизнь. Когда это коснулось непосредственно их пятой точки, у них сразу же заработал мозг, оказывается. Они уже все не поддерживают войну. Они уже не хотят воевать – они уже хотят сдаваться.

Что касается того, что они остаются инкогнито, это да, это тоже правда. Если они не хотят, чтобы их показывали, их, конечно, никто не покажет. Некоторые из них говорят: "Да мне все равно. Давайте, я скажу все как есть. Даже покажите меня – я вам скажу как есть". И они говорят. А в основном все – да, действительно, они сдаются, но они попадают в плен, как те, которых взяли в плен в страшном бою. Я даже некоторым говорю, что "ребята, вы не волнуйтесь: если нужно, я скажу, что вы 150 натовских танков ножом зарезали по дороге, как сюда бежали. Вам еще потом в России орден дадут. Так что вы сдавайтесь спокойно – и никаких проблем у вас не будет". Насколько они это услышали? Услышали. Потому что, говорю, линия обрывается.

– То есть такой массовой сдачи в плен, как до мобилизации путинской, не было? Он получил обратный эффект?

– Естественно. Ну как сказать "обратный эффект"? Все ведь прекрасно понимали, и я об этом неоднократно говорил: что объявление мобилизации, частичной или не частичной... Частичная – это чепуха, вы же сами прекрасно понимаете. Это такое слово-приставка... 300 тыс. – оглашенная цифра – это тоже чепуха. Потому что никто никогда не даст россиянам отчет о том, сколько их загребли на фарш сюда: 300, 500 тыс., миллион... То есть их будут грести ровно столько, сколько это будет необходимо их верховному шизонутому главнокомандующему.

Поэтому, конечно... Как сказать "обратный эффект"? Путин достиг своего эффекта. Все-таки сюда идут россияне, и идут массово, и их очень много. Другой вопрос – что кто-то от инсульта по дороге умирает кто-то... Там они все в алкоголическом состоянии находятся. Они не готовы, они...

Скриншот: Алеся Бацман / YouTube

– Находясь на фронте, они бухают?

– На фронте они тоже бухают. Это зависит от их командиров и от того, в какое подразделение они попали. Но вы же, наверное, и без меня видели все эти видео, когда они едут этими автобусами. Все готовые, некоторые падают прямо перед автобусами с инсультом. То, что это все фарш как бы, – это все видно по ним.

И, конечно же, война не идет на сегодняшний день, по сути, пехотой. То есть, с одной стороны, огромным количеством этого фарша, действительно, можно пройти, оставив 90% этого фарша по пути уже погибшими, можно зайти и протоптать себе дорогу к какому-то одному селу украинскому. Да, таким образом, конечно же, можно захватить какие-то незначительные территории. Но, в сущности, война идет на сегодняшний день дронами и артиллерией. И тому же HIMARS как бы все равно, сколько их идет: 100 или тысяча. Тысяча, возможно, даже лучше, потому что кучнее будет. Можно воспринимать эти слова как циничные, но просто это так и есть. И будут лететь на шмаття в разные стороны, разрываться.

Россияне вообще романтизируют войну, знаете. Мне кажется, когда они едут на этот фронт, они себе представляют, что они бегут с флагом и чуть ли не в кулачный бой вступают с какими-то страшными натовцами, непонятными, страшно выглядящими бандеровцами или еще не знаю как, всех побеждают – поднимают флаг и торжественно поют какую-то романтическую военную песню. Но на самом деле происходит все совершенно иначе. Их бросают сюда: больных, голодных, холодных, без малейшего обеспечения. Они сидят в окопах. Сейчас еще немножечко станет похолоднее, дожди сейчас пойдут, потом снег с дождем. И, знаете, вся романтика у них пропадает через первых полдня и, тем более, через первую неделю. И никаких таких боев сейчас, по сути, не происходит. Мы слышим это все из этих всех историй. То есть их просто держат где-то в каком-то определенном месте, пока туда не прилетит, пока дрон наш не подлетел, не увидел, координаты не отснял, пока туда не прилетело. Либо же второй вариант: пока туда не придут наши, которые просто говорят им: "Сдавайтесь", а они говорят: "Сдаемся". Вот так это происходит, как правило.

– А вот по поводу натовских танков. Чем они воюют? Что рассказывают эти люди, которые туда приходят? Им выдают оружие. Я видела, как ржавые винтовки выдают и говорят их командиры: "Если насквозь проржавела винтовка, вы тогда не берите. А если с одной стороны, то это еще нормально. Можно воевать".

– Я не сильно разобрался с историей про ржавые винтовки, но из их же рассказов, из их же слов, в колонне из 10 танков может дойти два. И это было изначально. И сейчас ничего не изменилось. Потому что вот эти все рассказы Путина, опять-таки, что "мы всерьез не начинали" или "вот у нас все настоящие наши войска – они где-то в неизвестном месте стоят, а это все так было, это все не всерьез"... Все с точностью до наоборот. Потому что самые серьезные их войска как раз пошли в первой волне. Просто то, что с тактической точки зрения пошли они абсолютно бездарно – и, соответственно, выхватили – и им пришлось отойти по всем направлениям, по сути, по которым они наступали. Обеспечение у них и в плане тех же сухпайков, и в плане того же оружия – оно все устаревшее, очень устаревшее. Понимаете?

– Что они едят там? Вот по поводу пайков. Это интересно.

– В пайках у них... Ну как вам сказать? Я не могу сказать, что это невозможно есть. Это возможно есть. Те же каши или те же тушенки, которые им дают, – это есть возможно. И к тому же с тем питанием, к которому они привыкли, – для них это абсолютно приемлемая история. И на этом можно выжить. Но просто берешь вот украинский паек... У нас есть от нескольких производителей. И российский паек. И ты сразу видишь по этому пайку разницу, отличие нашей армии, нашего обеспечения и их армии, их обеспечения. Наш паек спокойно можно сравнить с американским пайком, где это все красиво упаковано в герметический пакет. Герметический пакет ты когда раскрываешь, ты сначала достаешь завтрак, потом ты его закрываешь – и он становится таким же герметичным, таким же удобным, который можно спокойно положить в рюкзак, и, если ты упадешь на этот пакет или еще что-то, с ним ничего не случится. Потом обед, потом ужин. Не нужно разводить никаких костров и ничего делать. Есть специальный, опять-таки, пакетик, в который ты кладешь, там, первое блюдо или второе блюдо, засыпается специальный порошочек – все это нагревается. И солдат может покушать горячее блюдо в любом месте и всегда.

Что касается российских пайков... Представьте: коробка, в которую, там, – я не знаю – хлопья... Вы все видели эти коробки со звездами зеленые, которые ложатся в рюкзак, а он бежит – все тарахтит. Когда тебе нужно достать, тебе нужно высыпать это все – знаете, непонятно, как разложиться, непонятно, как это вскрывать. Все это крайне неудобно. А потом тебе надо это все засыпать обратно. Вот это показывает разницу отношения между российским обеспечением и украинским обеспечением. И то же самое – что касается вооружения.

Но надо сказать, что наши западные дорогие партнеры – они как бы тоже не сильно спешат нас обеспечивать. Ведь можно было гораздо раньше уже обеспечить нас и теми же системами ПВО... А противоракетной обороны у нас вообще как таковой не существует. И дать достаточно этих HIMARS, и дать достаточно танков... А они нам, знаете, дают по чуть-чуть. Иногда может возникнуть такое впечатление, будто бы они на нас апробируют схемы, как можно безболезненно победить российскую армию с минимальными ресурсами для этого. То того дали чуть-чуть, то этого дали. Сейчас полетели в Украину ракеты в инфраструктуру – ну, они вот уже родили и сейчас постепенно будут давать немножко больше нам боеприпасов, боекомплектов и дадут новые системы ПВО. Но, опять-таки, не в массовом количестве, а так, по чуть-чуть, как-то аккуратненько.

Но если говорить уже на сегодняшний день об обеспечении нашей армии и их армии, то это уже на сегодняшний день небо и земля.

Фото: Генеральний штаб ЗСУ / General Staff of the Armed Forces of Ukraine / Facebook

– А вот я хочу, чтобы вы сравнение сделали по медицинским аптечкам, которые есть у солдата: у украинского и у русского.

– Так а у русского солдата есть только обезболивающие, жгут и таблетка, которую они бросают в воду, чтобы воду как бы очистить. Все: больше там, в принципе, ничего в той аптечке нет. У нас самая настоящая аптечка натовского стандарта. У них глаза на лоб лезут просто, когда они ее видят. Там полностью весь набор, который необходим, чтобы предоставить помощь товарищу или чтобы предоставить помощь самому себе. К сожалению, я не расскажу в деталях просто потому, что я боюсь ошибиться где-то. Я вам просто говорю: натовский стандарт и все красиво, все понятно, все удобно и все есть, в отличие от того, что есть у россиян. Может еще у них бинт там какой-нибудь валяться, или зеленка, или что-то в этом духе. В общем, насыпали что-нибудь, чтобы было. По сути, они никогда это не используют, потому что... Как бы вам сказать? Ну жгутом что-нибудь еще можно перетянуть. Ну обезболивающее еще можно вколоть. Вот это, в принципе, все, что они могут сделать. Больше они не могут сделать ничего.

– Я видела недавно видео, как русский, который в плен к нам попал, был ранен и его рука – буквально несколько дней ранению – уже была вся в каких-то хробаках. То есть там завелись просто насекомые, размножились. И у него страшное заражение. И он это все, понятно... В этих мучениях он был у своих. То есть у них, значит, нет ничего.

– Червячки, опарыши... Все верно. Им нечем даже эту рану продезинфицировать толком. Ну у них нет ничего в этом смысле. И знаете, сами россияне это прекрасно понимают. И сами россияне прекрасно понимают, что их бросают сюда на гибель и никто о них не заботится. Они сами себе собирают сейчас, чтобы купить какое-то минимальное оснащение. Сами собирают себе, чтобы его купить. Ну о чем говорить? Тут кричали "вторая армия мира", тут Украину вообще не видели в качестве соперника, тут они смеялись, понимаете: "Что такое Украина? Мы зайдем, там просто пройдем... А наша авиация как пролетит – так это же вообще... У Украины авиации нет". Все кончилось тем, что [спикер минобороны РФ Игорь] Конашенков нашу авиацию уничтожает на словах уже – я не знаю – пятый или шестой раз. И главное – все это стадо радостно кивает и соглашается. Это их выбор.

– По поводу того, что россияне понимают, как их на мясо бросают. Ну а вместо того, чтобы звонить на горячие линии украинские и спрашивать, как в плен сдаваться, у них не возникает вообще мысли, что можно собраться, взять эти хотя бы ржавые винтовки, которые им выдали, и направить эти винтовки на Кремль и снести эту всю власть?

– О нет, конечно, нет. Ну что вы... Панический страх перед всем. Они же в палочной системе живут. И, опять-таки, они сами прекрасно знают. Они не могут что-то сказать, что-то сделать, что-то показать. А уж то, чтобы направить оружие в обратную сторону... Об этом даже вообще речи никакой не идет. Не идет речи ни о каких митингах. Не идет речи о том, чтобы массово собраться и сказать: "Ребята, нам эта война не нужна. Ребята, я полгода назад или год назад вообще не знал, что существует город Изюм, а теперь я должен за него умереть. Понимаете? Мне это не нужно". Об этом речь не идет. Я никому не рекомендую даже просто предполагать или надеяться на то, что у них что-то такое может случиться.

Но там же другая ситуация. Там речь идет о том, что он может получить штраф: 3 тыс. рублей, по-моему, если он откажется от мобилизации. Потому что ни о каких посадках за отказ от мобилизации тоже, опять-таки, речь не идет. Одно уголовное дело они возбудили по этому вопросу – и тут же его закрыли. Потому что они прекрасно понимают, что такое пойдет количество уголовных дел, что их тюрьмы просто будут ломиться от количества отказавшихся от мобилизации. И что же тогда получается? Им тогда, получается, демонстративно нужно на весь мир показать, что их жители, что их граждане не очень-то уже и рвутся воевать за родину. А для России это смертельно страшно. Потому что у них все построено на фейках, на лжи и на псевдопатриотизме, где все истошно кричат о том, что "мы, там, пойдем и всех победим". А тут – раз! – и нужно их всех в тюрьмы посадить, получается.

Поэтому они, как всегда, будут замалчивать, они это, как всегда, будут спускать на тормозах. Штампики они могут поставить в военнике: "склонен к дезертирству" и так далее. Я эту надпись всегда перевожу как "у человека есть работающий мозг". Штамп, справка о том, что у человека мозги работают. Вот это они могут. И штраф они могут выписать. Так им совсем не обязательно брать автоматы вообще в руки и совсем не обязательно идти в Украину. Можно просто заплатить этот штраф, получить этот штамп или же его не получить – и не идти рисковать жизнью и никого не убивать. Ну, "никого не убивать" – это ладно, это же для россиян... Я же прекрасно понимаю, что и ваше интервью в том числе... Мне крайне важно, чтобы это как раз россияне послушали. Я понимаю, что для них нет ни морали, ни совести, ни чести. Эти вещи у них отсутствуют просто напрочь. "Кого-то убивать" – о таких вещах им даже не стоит говорить. Самим не умирать. Заплатить штраф – и не идти, не гибнуть. Это же намного рациональнее, чем любое другое действие?

То есть о том, чтобы развернуть автоматы, – я бы о таком не думал, но я бы их призывал к тому, чтобы отказываться от мобилизации разными способами. Притом что российские правозащитники тоже прекрасно об этих всех способах рассказывают. В том числе и по соображениям совести, и путем уплаты штрафа и так далее и тому подобное. Просто нужно взять загуглить – и увидеть, что это все есть. Но они, как обычно, принимают то, что им где-то какая-то бабушка на лавочке сказала: "Не пойдешь – тебя посадят". Но это неправда.

– В сети разгоняется информация такая сомнительная, я бы сказала, но тем не менее для чего-то это делается: по поводу 15 октября сейчас – что что-то будет и для Украины что-то будет нехорошее. Вы что-то об этом знаете? Или это какая-то дезинформация со стороны России?

– Значит, смотрите. Со стороны России такой вал дезинформации, что в этом во всем разобраться ни один нормальный человек не сможет. Я не рекомендую. Я приведу пример из того, чем я, например, занимаюсь. Вот произошел обмен, вот наши бойцы вернулись. И попадает фотография, где они с телефонами сидят. Какой идет посыл от России и российских пабликов? "Мы скопировали Абрамовича и наконец-то решили выдать бойцам по телефону". Потому что Абрамович до этого, после обмена 23 сентября, якобы подарил им по телефону – вернувшимся из плена. Не знаю, всем ли, не знаю, скольким он подарил, не знаю, какие телефоны и так далее. Неизвестно.

– Мог бы по яхте подарить.

– Да. Ну по телефону проще подарить. Потому что по яхте – это у них только у Абрамовича имеет право быть. А вот по телефону... Я вам скажу, что по телефону – это для них уже тоже ого-го, ого-го. Но проблема в том, что у нас выдача бойцам, которые возвращаются из плена, таких вещей, как телефоны, как всякие, там, принадлежности для душа, там, зубные щетки и все такое прочее, полотенца, спортивные костюмы, сменное белье, кроссовки... Все это аккуратно упакованное в рюкзак, телефоны с сим-картами... Это у нас как бы в первый же день и с первого же обмена запущено на государственном уровне. Но россияне пишут, что это мы взяли пример с Абрамовича. Хорошо, что я это случайно зафиксировал на одном из обменов 2-го числа. И я сразу же пишу, что "вы ослы. Это не мы скопировали с Абрамовича. Это максимум можно считать, что Абрамович скопировал с нас. Потому что Абрамович подарил 23 сентября, а у меня это как минимум 2 сентября после обмена уже зафиксировано на видео: что мы выдаем им эти рюкзаки". Притом что это для нас так естественно, что об этом даже говорить особенного смысла нет. Наши бойцы, наши герои вернулись домой – и мы, соответственно, их встречаем. То есть для нас это абсолютно естественная вещь. А для них подачка от олигарха единоразовая – это уже какое-то прямо вау. Я говорю: "Россияне, почувствуйте, поймите разницу. У нас такая вещь реализована на государственном уровне, и она происходит постоянно, а вы радуетесь единоразовой подачке олигарха, который подарил эти телефоны. Я могу предположить, что он их купил за те деньги, которые ранее украл у вас. Хотя это просто мое предположение".

Поэтому когда вы спрашиваете... Особенно если это информация из российских каких-то пабликов подается о том, что у нас что-то должно быть 15-го числа... Слушайте, по-моему, украинцы уже давным-давно пережили момент страха, пережили момент какой-то истерики, паники и всего этого прочего. И у нас уже, знаете, такая история: "Ну будь что будет. Что ж мы можем поделать? Мы как бы ко всему готовы, мы ждем". Верю ли я? Нет. Это очередной блеф. И это очередная пугалка. Как и, впрочем, обстрел Киева недавний, который продолжается. Не только обстрел Киева, но и Днепра, и Запорожья, и других городов. Никакой тактической и стратегической задачи не выполнено для россиян. Ничего это им не дало и не даст. Но тем не менее они показывают своей публике, что "смотрите, как мы ответили". Ну и вот это все стадо радостно мычит, что "как же прекрасно, что прилетело – где-то асфальт посрывало, а где-то в жилые дома прилетело". Понимаете? Они радуются смертям людей.

– Детские площадки... 

– Детские площадки.

– Но дело в том, что это эффект дало. Потому что наши западные партнеры увеличили количество оружия в Украину. И очень важного, которое до этого они не давали нам.

– А в процессе обсуждения это только было где-то там: на послезавтра. А тут они обстреляли – и тут "нате вам, пожалуйста, передаем". Вот так.

– Владимир, учитывая ваш – уже громадный – опыт за эти месяцы общения с русскими военными, давайте классифицируем условно, поделим их на группы: кто воюет в Украине из русских? То есть, например, буряты, вагнеровцы, кадыровцы... Кто там еще? Вот давайте на группы. С кем мы там сталкиваемся?

– Давайте попробую классифицировать. Значит, первая волна: не знавшие, куда ехавшие, – все. Часть из них, безусловно, знала – самая подготовленная. В том числе те же десантники. То есть у них было четкое задание: там, например, захватить гостомельский аэропорт. То есть это люди, которые не могли не знать. И масса, которую гоняли по границам два месяца туда-сюда. Даже больше некоторых. Они уже были просто как выкрученные тряпки. И когда им сказали, что это последний бросок на три дня... Кому-то сказали "в Украину", кому-то не сказали. Кому-то это объяснили: что они идут и там все нормально, все договорено уже с правительством – "просто идем". Когда им сказали, они это восприняли так: "Фух! Последние три дня – и все: и домой". Это была первая партия. Можем их назвать "ехавшие на учения". Как они сами это все объясняют.

Потом пошла вторая партия. Потому что после "ехавших на учения" стало очевидно, что все не так хорошо. И, в общем-то, тот, кто немножко интересовался, – он понимал, что не "потерь нет", а "потери есть" и очень даже много потерь есть. Потому что за эти первые полтора месяца этих потерь уже было более 20 тыс. И пришлось срывать всех контрактников, ипотечников, тех, кто отслужили по 20 лет... А у них, по-моему, там 25 лет, если я не ошибаюсь, надо отслужить. И вот тут такая ситуация: человек отслужил 20 лет. Да, у него трое детей, у него квартира, он на ипотечном крючке. Это очень важная история про ипотечный крючок. Потому что схема у них работает следующим образом: ты приходишь служить в армию – тебе дают квартиру. Государство тебе дает квартиру. Кажется, прекрасно же. Ну супер. Молодцы, хоть что-то для них делают. Но там есть один момент: если ты год недослужил, например, или тебя уволили, или еще что-то, то ты должен вернуть все то, что за тебя выплатило государство за эту квартиру, и все то, что не выплатило за эту квартиру. Соответственно, если бы человек отказался, 20 лет прослуживший в армии, у которого эта квартира уже практически выплачена, семья и трое детей, он бы обрек и себя, и всю свою семью на бесконечное бомжевание и бесконечный долг. Вот таких посрывали. Это была вторая волна. Это те, которых можно отметить. Люди нам сами рассказывали про эти схемы. О том, что было все вот так вот. В общем, да, это вторая волна. Это, можно сказать, контрактники-ипотечники.

Третья волна – это, в общем-то, все бомжи, которых только вообще можно было откуда-то выгрести. В том числе и зэки, которые уже пошли в третьей волне. В общем, все абсолютно, кого можно было откуда-то взять. Самые низы российского общества – они пошли в третьей волне. Итак, третья волна у нас – можно сказать, низы общества. Хотя первые две... Ну да, по российским стандартам – окей, это были какие-то, можно сказать, средний класс.

И сейчас четвертая волна – это уже мобилизация. Отходим в сторону к вагнеровцам. Вагнеровцы – это вообще отдельная категория и отдельная история. Потому что в России работает несколько охранных компаний, которые позиционируют себя полностью как охранные компании. Там можно вспомнить, например, такое название как "Редут". Вот, например, у нас есть какой-то сайт "купи – продай" – и у них есть такой же сайт "купи – продай". "Авито", по-моему, у них называется. Куча сообществ в "ВКонтакте" соответствующих, где размещаются эти вот предложения, что вы устраиваетесь на работу. Причем они берут на работу не только охранников – берут они и по МЧС, каких-то водолазов, спасателей... Все это люди, которые идут туда и подписывают договор... Договор – не контракт. Они не являются штатными российскими военными ни в момент подписания, ни в тот момент, когда они воюют в Украине. Ни даже в тот момент, когда они возвращаются. Они подписывают этот договор – и едут сюда как сотрудники некоей охранной фирмы. Это и есть те самые вагнеровцы. Причем таких страшных специалистов, которые прошли кучу войн и имеют опыт, среди них процентов, может быть, 10 от общего числа. Все остальные – это такие вот набранные. И многие из них – да, правда: обманутые люди, которые ехали устраиваться охранниками, водолазами, спасателями и так далее. И поняли они, куда они на самом деле едут, только тогда, когда увидели знак "Луганск", а потом знак "Луганск" перечеркнутый. Это все из их историй я вам рассказываю. И у меня есть веские основания многим из них верить. Это не значит, что я верю всем дословно, но многим из них у меня есть веские основания верить. Вот вам вагнеровцы.

– То есть вагнеровцы не отличаются суперпрофессионализмом, хладнокровностью, оснащением и так далее, снаряжением? Это что?

– Конечно нет. Я же вам говорю: процентов 10 из них, действительно, – это заядлые вояки, которые действительно прошли множество горячих конфликтов, у которых есть опыт. Это люди, которые могут в случае неповиновения пристрелить кого-то из тех, кого взяли из зоны, там, или из тюрьмы их забрали, или их наняли через охранную фирму. Они так и говорят: "Друг мой, у тебя отсюда два пути: или ты идешь на передовую, или я сам тебя пристрелю". Это прямым текстом.

– Заградотряд.

– Да. Я это воспринимаю скорее так. Внутри самих вагнеровцев есть такие вот заградотряды, которые наполнены как раз теми самыми профи, которые как бы контролируют и курируют всех остальных.

– Получается, профи-вагнеровцы – в первую очередь профи в своих убийствах для того, чтобы убивать тех, кто отказывается среди русских.

– Нет, безусловно, они могут и повоевать в случае необходимости. Просто их необходимость приходит уже после того, как нет больше мяса, которое они могут отправить. Вы представляете, как происходит мобилизация зэков из России? Как она происходит? Вот построили их там, Пригожин рассказал. Да? Они, там, прошли, записались и так далее и тому подобное. Дальше начинается самое интересное. Их вывозят сюда. Но если кто-то думает, что после того, как этот зэк пересек границу зоны, после этого он уже становится свободным, ему, там, дали одежду, боекомплект, он садится... Нет. Это все те же зэки. Их вывозят оттуда на автозаках. Их привозят на аэродром. Из автозаков их точно так же по счету, с нагнутыми головами и с руками за спиной – перегоняют в самолет. В самолете они летят до следующей точки. В следующей точке их выгружают. Это уже может быть в Украине, а может быть где-то на приграничной территории. И опять в автозаках везут на передовую. Ну почти на передовую: там, где они уже будут воевать. На передовой их могут содержать... Это я из нескольких историй вам пересказываю. Их закрывают в бывшие тюрьмы украинские, и они точно так же там могут находиться. Да-да, в обыкновенной камере, им через кормушку могут еду подавать там точно так же. То есть они еще несколько дней, будучи в Украине, могут просидеть в СИЗО. А оружие им дают уже только после того, как уже понятно, что их привели непосредственно на передовую и "ты идешь вон в тот окоп". Все. Вот тогда ему дают оружие и боеприпасы: когда он становится непосредственно участником как бы конфликта. Назад пойдет – свои застрелят. Вперед пойдет – наши застрелят. Понимаете? Вот так это происходит с зэками. То есть они... Ну мы увидели уже троих вернувшихся. Все трое без ног, в разной степени оторванные.

Фото: EPA

– Я просто видела историю буквально вчера. Сегодня она по сети гуляет: как какой-то русский чувак, который получил 23, по-моему, года в России за то, что забил зверски судью мирового, пошел воевать в Украину. Вернулся без ноги, и он сейчас там как бы герой.

– Да им наплевать. Они будут героизировать абсолютно кого угодно. Я, честно говоря, даже не очень хочу об этом говорить. Это российскому обществу нужно с этим разбираться. Нам нужно разбираться с тем, как быстрее их победить и как сделать так, чтобы их как можно меньше сюда ехало.

– Давайте продолжим. Вы на вагнеровцах остановились. Дальше идем по группам.

– Я остановился на вагнеровцах, дошел до заключенных: кратко рассказал, как там происходит. Ну еще есть кадыровцы, конечно, но... Вы знаете, если сначала они хотя бы пытались хоть в TikTok что-то делать... Понятно: там, где прошел российский фарш, где они массой прошли, и из этой массы 90% погибло, но им это безразлично, – там уже по развалинам этого всего могли проехаться эти тиктокеры кадыровские и поснимать что-то: что вот они "дон, победили, дон". Потом "дон" мог сфотографироваться на фоне плаката российской заправки, билборда, и сказать, что он в Киеве.

Это ж какими надо быть идиотами, чтобы в такое верить, я, признаться, не знаю. Но до сих пор находятся те, кто почему-то считает, что это какое-то героическое подразделение. Но на самом деле у них это героическое подразделение, конечно, имеет место быть. Как "ероическое"? Не героическое, а хорошо оснащенное, хорошо подготовленное. Но оно находится в Москве. Понимаете? И находится оно там для того, чтобы в случае чего подавить недовольство масс. Или же в случае, если произойдет какой-то конфликт в верхушке власти, – чтобы взять и использовать его для подавления несогласных.

– Мы вернемся сейчас к военнопленным, к обсуждению групп. Вот давайте про Кремль поговорим. Мы же все время анализируем и смотрим – это наша работа. Это очень важно – как себя ведут пропагандисты, что они говорят, как разные участники государственной машины путинской... Вот представить себе в марте, в феврале этого года то, что в публичной плоскости Кадыров, Пригожин, еще кто-то будет в открытую критиковать армию, генералов, командующих, будут призывать их снять, что в Госдуме начнутся такие же разброд и шатание, когда призывают, там, Генпрокуратуру проверить генералов каких-то, когда пропагандисты – это отдельная интересная тема – их все эти симоньяны и скабеевы, соловьевы – они даже уже прошли, я бы сказала, состояние истерики. У них какая-то сейчас растерянность, что ли. Вот они все там ищут виновных. То есть мы понимаем, что что-то происходит. И явно ФСБ внутри борется с армейскими, с [министром обороны РФ Сергеем] Шойгу. К чему это может привести? Что это такое? И может ли это привести к смене режима в данной истории – к тому, что Путина или уйдут, или он уйдет?

– Вы знаете, я по поводу этих пропагандистов скажу, что для них точно есть особое место в аду – вот для этих людей. Потому что это же они спровоцировали. Ну это же они провоцируют до сих пор людей идти умирать, идти гибнуть. Это же они зачем-то до сих пор пытаются отправить вот это мясо на смерть. Мясо не соображает – оно идет. Но у пропагандистов дачи на загнивающем Западе.

Эти половина пропагандистов – геи на самом деле, с которыми они так сильно борются. Да? И пусть сходят к себе в Питере... "Лошадка-пати" – у них такая есть. Мне присылали оттуда видео – с этой "Лошадки-пати". Боже, там – страх, что происходит, на этой "Лошадке-пати". Прямо ночной клуб, где в центре Питера, по-моему, каждую субботу устраиваются эти геевские оргии и транссексуалы... Кого там только нет... Я не осуждаю, но я просто задаюсь вопросом: вы все время рассказываете про геев в Украине, а у вас прямо вот тут все это происходит.

– Так там, говорят, половина Кремля в этой "Лошадка-пати".

– Конечно. Поэтому никто и не трогает. Если бы там не было привязанных к власти, то, конечно, ее бы давно закрыли. Естественно, это все должно в комбинации с властью происходить.

То же самое касается тех же татуировок нацистских, символики. Этого же у вас полно. Что ж вы людей заставляете идти умирать за то, чего у вас полно? За что? Это раз. У них же дети у всех учатся в Европе, в Америке. Если вы так любите Сталина, вспомните, что у Сталина дети воевали. У кого из вас дети воюют? Почему вы отправляете одних гибнуть, а дети ваших пропагандистов и политиков в это время учатся в загнивающей Европе, когда вы идете "освобождать" Украину... От чего? От желания жить, как в Европе? Так мы не хотим, чтобы наши дети там учились. Мы хотим, чтобы у нас так было. Вы не можете этого понять.

И когда заходит речь о том, что в Кремле, знаете, эта вся конспирология: возможно ли это, не возможно... Я предпочитаю в это не верить. И даже об этом особенно не рассуждать. Да, мне приятно посмотреть, как эти пауки друг друга грызут в банке, и мне приятно понимать, что до них постепенно начинает доходить, какую грандиозную ошибку они все сделали. Но я предпочитаю рассчитывать на наши силы, на силы Вооруженных сил Украины, на нашу антипропагандистскую машину, которую, по сути, мы с вами и представляем, чтобы максимально все-таки донести до этих дубовых голов хоть что-нибудь. Да? Стучать туда... Будешь стучать – тебе и откроют. Понимаете? Все равно это все возможно.

Когда говорят о том, что россиян не нужно впускать в другие страны, я говорю: "Да впускайте россиян в другие страны. Просто вправляйте им там мозги, чтобы они не кричали, что они "у себя". Потому что недавно одна снимает проукраинский митинг в Дрездене, снимает на камеру, и говорит: "Владимир Владимирович, у нас тут вот, смотрите... Сюда еще нужно пару прислать". Так я написал об этом. И барышня уже под следствием находится в том же Дрездене. Чтобы она понимала, что не "у нас". Дрезден – это не "у них". Везде, где они за территорией России, они уже в гостях. Вот это они должны понимать.

Но уже на сегодняшний день можно говорить о войне до последнего россиянина. О войне до последнего россиянина, который ступит на нашу землю, имеется в виду. А поскольку гнать они сюда будут всех до конца и бесконечно, то все те, кто убежит от этой мобилизации, считайте, – это маленький взнос в нашу победу.

Поэтому я не верю в их митинги, я не верю в их смену власти, смену режима. Я верю в то, что они могут разбежаться просто, как тараканы. Потому что это присуще их менталитету. Вот разбежаться, спрятаться, попрятаться, перепрятаться, перегрызться как-то – это похоже на них, это похоже на их менталитет. А дворцовый переворот какой-то... Ну случится – и слава Богу. Тут мы все просто похлопаем. Вон они же сами себе Крымский мост взорвали. Мы же радовались тому, что эта неприятность случилась. Хотя все же прекрасно понимают, что, скорее всего, это подрыв моста из-под низу. То есть все факторы об этом говорят: что это было конкретно заложено и ими же. И потом якобы последовала эта ответка. Но опять: я не понимаю, чего они добились. Добились они только того, что нам сейчас будут давать наконец-то плюс-минус нормальное вооружение. Поэтому конспирология – откровенно не моя тема. Случится – да и случится. Порадуемся.

– Возвращаемся к группам. Буряты.

– Про кадыровцев же не договорил.

– Давайте.

– Потому что это же важно: понимать, почему, например, кадыровцев меняют – и могут поменять на 10 наших, на 20 наших. Притом сразу же, на любых, кого хочешь. Почему к ним такое особое отношение? А потому что это как раз тот силовой отряд Путина, который будет спасать его пятую точку в случае чего. Понимаете? И поэтому Кадыров может требовать от него все, что угодно. Плюс, опять-таки, там очень сильно развиты родственные связи. Потому что если мы показываем какого-то чеченца, который попал в плен, а он принадлежит к какой-то семье, и одна семья сразу же заступается за другую, третью, четвертую... И оно так, знаете, множится – и сразу же доходит до Кадырова. И давай вытягивать. А Кадыров, естественно, держит за причинное место Путина. Это правда. До чего они там дожили. Да?

– Думаете?

– Я уверен абсолютно. Вот этими всеми своими силовыми отрядами, переворотом в Чечне в один клик. Вот так – раз! – и Чечня уже – не Россия. Все моментально. Я уверен абсолютно, что... Я понимаю, что между ними могут быть какие-то такие отношения... То есть Кадыров пытается все еще говорить с уважением, но мы прекрасно понимаем, что его требования в этом смысле выполняются сразу же. А россиянин какой-то... Есть россияне, которые вон у нас в лагере сидят по семь месяцев, гниют уже в этом плену. За них никто вообще не говорит. А вот кадыровца сразу же поменяют. Я думаю, это важно было объяснить.

Но также важно объяснить, что не все участники подразделения "Ахмат-чай" являются теми самыми кадыровцами, то есть людьми чеченского происхождения. Далеко не все. Посмотрите последнее видео, когда Кадыров построил их всех. Да, они все вроде бы в одинаковой форме, у многих бороды, они там кричат... Да, для картинки, кинематографически это довольно интересно, но на самом деле там в эти отряды стянуто и очень много россиян. Там же могут быть и те же буряты, и тувинцы, и вообще кто угодно. То есть подразделение "Ахмат-чай" не означает, что это конкретно люди чеченского происхождения. А люди чеченского происхождения – это те самые небольшие TikTok-отряды, которые могут проехать за всеми остальными, записать что-то в TikTok, сказать: "Дон, смотри, мы захватили, дон". А как по поводу, "дон", что они кричали в первый месяц, что они захватят Киев? А что такое? Не полючилось, дон? Вот. Поэтому ничего другого, кроме как того, что это TikTok-фуфлометы, я, в принципе, о них сказать не могу. Извините за жаргон, но я думаю, так будет понятно.

Далее, кто у нас еще остался? Ну летчики. Летчики – это отдельная история абсолютно. Вот если меня спрашивают: "Они готовят речь на твои интервью?" – я знаю, что летчики точно готовят. Вот летчики приезжают с готовой речью. Только не обязательно на мои интервью. У них тупо готовая легенда: что они делали, почему они делали... "Мы работаем по координатам, мы ничего не видим, ничего больше не слышим. Да, я виноват, да, я больше сюда бы не полетел..." В общем-то и все, о чем с ними можно поговорить. Дальше с них что-то получить – какие-то другие комментарии – довольно сложно, как ни пытайся. Хотя я общался с нашими летчиками, и они говорят, что, конечно же, это все полная чепуха, потому что, во-первых, когда ты получаешь координаты, ты, безусловно, должен и обязан исследовать по карте, куда ты летишь, что там есть, какая тебе угрожает опасность... То есть все они прекрасно знают, что они бомбят. Тот же драмтеатр в Мариуполе: тот, кто скинул на него то, что скинул, – он знал, что он делает, прекрасно.

Высший офицерский состав – еще одна категория. Особо ничем не отличен от всех остальных.

– Вот что из себя представляет их офицерский высший состав? Кто это? Сколько лет? Какое образование? Бухает, не бухает? Во что верит?

– Ну, бухают... Бухать у них – это религия. Конечно, они все бухают. Во что верят? Верят в свои ипотеки, которые они набрали. И верят в свою выслугу лет, которая у них была. Очень боятся все это потерять – и, соответственно, идут воевать. Когда попадают в плен, во всем раскаиваются. Некоторые пытаются молчать и ничего не говорить. А некоторые берут и рассказывают все просто, как есть. Потому что они, наверное, себе так предполагают, что все: их срок службы здесь уже вышел – прямо здесь и сейчас – и "уже молчать нет смысла – я буду рассказывать".

А некоторые... Вот был смешной случай. Капитан [Вячеслав] Епишин. Я даже запомнил его фамилию. Сидел, сидел в одном из СИЗО. Не буду говорить в каком. И мы его привели... У нас есть это видео – мы показывали. Смешное. Нам его привели. Он садится. Я говорю: "Даешь добровольное согласие на интервью?" – "Нет. Вы будете меня спрашивать какие-то секреты. Я не буду вам ничего рассказывать". Я говорю: "Понял. Говори, что отказываешься". – "Я отказываюсь". Все, пошел. "Иди". Ушел. А с ним в камере и в соседних камерах сидит куча других вояк российских, которые приходят к нам на интервью и все рассказывают – все нормально. И тут – раз! – приходит обмен. Бац! – всех поменяли, а его – нет. Ха-ха! Потом заезжает следующая партия на это же СИЗО. Притом что я не знаю, можно, нельзя, кому чем как поклясться, что мы на это никак не влияем абсолютно. Ну вот так просто получилось. Завозят туда следующую партию пленных. Мы проходим, чтобы это самое... Там, в этом СИЗО – проход в туалет идет через эти камеры. Извините за такие подробности, но да, несколько раз в день все-таки тебе нужно пройти в туалет, потому что эти интервью длятся по часу примерно каждый. Их может быть штук шесть-семь в день. Да. И вот я прохожу там... Вот это место – слышу, из камеры стучит. Подглядывал в щелочку. Стучит из камеры и говорит: "Возьмите меня на интервью". Я говорю: "Ты же не хотел". – "Ну а как? Всех, кто были на интервью, поменяли, а меня не поменяли". Я говорю: "Ну давай, иди".

И все равно он тем же угрюмым таким тюфяком сидел, все равно он пытался ничего не говорить, но у них задача такая: чтобы их показали. То есть они приходят к нам на интервью, и конкретно, четко они понимают, почему они сюда пришли: "Чтобы нас в России показали". Потому что в России настолько людоедский режим, что там даже пленными их не признают до тех пор, пока нет конкретных доказательств того, что они в плену. То есть какого-то короткого видео даже недостаточно. Их родственники приносят фото, видео, которые находят в наших пабликах. Говорят: "Нет, не знаем. Это фейк". А вот наше часовое интервью – это уже как бы доказательство. И плюс возможность, которую мы предоставляем: позвонить домой. Все. Они идут и четко знают, зачем они идут.

Но, правда, недолго меня получилось вот таким образом разводить. Потому что было у меня таких пять или шесть интервью – абсолютно неудачных, – где человек приходит, чтобы его показали и для того, чтобы позвонить домой. И он считает, что все остальное интервью он может просто молчать или односложно отвечать. Я это как-то один день так поработал – потом такой сижу: "Нет, ребята, так не пойдет. Или вы даете согласие на это интервью – и мы с вами разговариваем, беседуем просто... Говорите, что считаете нужным, но говорите. Да? Или идите к себе занимайтесь в камере своими важными делами. А так: прийти проморозиться и позвонить домой – не получится. Я же тоже не таксофон". Вот, собственно, мы прошлись по всем вашим категориям.

– Ну, остались буряты. Почему я спрашиваю? Потому что мне говорило несколько военных наших, что они считают их самыми жестокими. Потому что пытки, которые над мирным населением, над детьми, над женщинами были устроены русскими, – они очень часто были устроены как раз бурятами. Буряты это делали.

– Да. Это правда. Это правда в большинстве случаев. Конченые. Вообще просто конченые. Ну тупо дикие люди. Просто тупо дикие люди. И все. Мне сложно что-то к этому добавить, потому что они и на русском языке-то особо говорить не могут внятно почему-то. Когда с ними общаешься, у тебя такое впечатление, что этот человек не просто, там, из XVIII или XVII века к тебе переместился, а это люди, у которых не воспитывается такого понятия... Нет, знаете, я не туда зашел. У меня такое впечатление, если кратко сказать: они приходят сюда конкретно для того, чтобы делать то, что они делают. Нажираются, и, как только они нажираются, у них развязываются руки – и они начинают беспредельничать. Просто беспределить.

Но не бурятами ж едиными. Понимаете? Нельзя вот взять и бурятов подвести под этих самых жестоких. Да, это правда, что они жестокие. Да, это правда, что во многих случаях получается так, что именно эти люди беспределят. Но почему же в таком случае наши вернувшиеся из плена утверждают, что самое страшное – это попасть к "ДНРовцам", например, или "ЛНРовцам" так называемым? В плен к ним им страшнее всего попасть. Потому что эти алкоголики – они абсолютно тоже отбитые. Они могут издеваться как угодно. Тоже, понимаете, нельзя сказать, что какие-то прямо сильно хорошие ребята, которых можно здесь как-то выделить и сказать. Есть, есть в российской армии предостаточно солдат, которые, да, пришли, да, понимают правила ведения войны, они служат и следуют этим правилам. И по содержанию пленных они следуют этим правилам. Я не обобщаю, я не говорю, что все российские войска такие. И для меня нет этого обобщения: что все, там, россияне плохие или хорошие. О чем сейчас очень много говорят и чем пытаются манипулировать. Для меня все очень просто: есть рашисты – это люди, которые поддерживают войну и всячески в ней участвуют... Рашисты – производное от нацистов и фашистов. Да? И россияне – люди, которые не поддерживают войну и показывают свою позицию. Тех, у которых не все так однозначно, – я их тоже свободно отношу к рашистам. Вот и все.

Поэтому когда я называю россиян рашистами, обижаться не стоит, потому что я имею в виду конкретно тех, которые поддерживают войну, или тех, у которых все как-то не так однозначно. Нет, ребята, все абсолютно однозначно, все понятно. Вы приходите убивать наших людей, а цель ваша неясна. Ни один из вас мне ее толком объяснить не может. Хотя есть такие, которые и пишут, и звонят мне, находят как-то мой контакт и пытаются убедить меня – ну, точно так же, как пытались бы убедить вас, – что ваша земля, на которой вы прожили последние 30 лет, – это на самом деле их земля.

– За 30 лет спасибо.

– Ну, последние 30 лет – я имею в виду, независимости Украины. Они звонят и пытаются... Вот есть россияне, которые так считают: что вот мы жили... У нас есть независимая наша страна. Но на самом деле это "их страна" – они так думают.

– За эти уже много месяцев широкомасштабной, большой войны какое количество вы пропустили через себя русских пленных?

– Ну, если в общей сложности брать, я думаю, полтысячи уже есть. Там же есть интервью по 10 человек, есть обмен, на котором стоит сразу 146 человек. Там, с 30 я не разговаривал – с остальными разговаривал. Это очень сложно посчитать. Не пытался. Примерно полтысячи. Да.

– Самая потрясшая вас история, которая была, – с чем она связана? Возможно, она была не в эфире.

– Нет у нас таких историй, которые вне эфира. То есть все абсолютно истории наши публикуются, так или иначе. Вот нет самой потрясшей. После того, как меня потрясло после первых двух недель интервьюирования этого или этих бесед, после того, как меня потрясло, что можно целый народ – 140 млн человек примерно – превратить вот в такие головешки, ничего не соображающие... После того, как меня это потрясло в целом, и после того, как я утвердился в этой мысли, что они действительно в эти головешки превратились, – знаете, меня уже ничего не потрясает. Ну, казалось бы, я могу потрясаться тем, что я разговариваю с мамой россиянина, показываю ей на карте: "Смотрите. Это город Изюм. Это Харьковская область. Это не "ДНР" даже, например, которую, как вы утверждаете, должны были защищать. Это Харьковская область. Что делал ваш сын там?" Она говорит: "Ну это по вашей информации Харьковская область. Я же такой информацией не владею". Меня это должно потрясать или не должно? Ну как бы да. Но, понимая, что это народ, превращенный в зомби, меня уже даже это не потрясает.

– Какое ваше интервью набрало больше всего просмотров? И сколько?

– Пока что самое большое число просмотров набрало интервью там, где девушка сказала своему парню о том, что она с таджиком. (Смеется.)

– Я помню это.

– 3 млн просмотров. По сути, интервью – как сказать? – просто беседа – да и беседа. В ней нет ничего особенного. Это абсолютно обыкновенный российский среднестатистический солдат, который не сказал больше, чем многие-многие другие. Но из-за этого эпизода его почему-то вот смотрели.

Видео: Volodymyr Zolkin / YouTube

Очень хорошо набирает интервью, в котором поучаствовал Моджахед – наш боец. Данила Ляшук его зовут. Моджахед – позывной. Все знают его по позывному. Он брал в плен двух рашистов и с ними же говорил по Skype. Я считаю, это уникальный опыт – поговорить с теми, кого ты брал в плен. Он им обещал, что сохранит им жизнь. Он свое обещание выполнил. История, которую они рассказывали – как он брал их в плен – в принципе, они рассказали мне, получается, правдивую историю. Не зная о том, что я на связи с Моджахедом. Потом Моджахед выходит – и да, они пересказывают эту историю: ну, с несколькими дополнительными деталями, которые уже понятны из их общего диалога. Тоже хорошо набирает. С новомобилизованным – с первым мобилизованным – вообще на какой-то вкладке в тренде. Я в этом не разбираюсь.

– Я просто смотрела, что он сказал вам: "Так я же до этого, когда был в России, все ваши видео смотрел. Я ваш подписчик". Такой фанат.

– Не прямо чтобы все, но многие видео смотрел. Я его спрашиваю: "А зачем?" Он говорит: "Ну я пытался понять мотивы людей, которые к вам попадают". Я говорю: "Ну теперь ты здесь". Он говорит: "Да, это для меня как страшный сон. Я никогда не думал, что так могло бы произойти. Потому что все те люди, которые ехали раньше, – они как бы понимали, а я вот не понимал". Я говорю: "Да нет. Ты же смотрел и слышал. Те, которые были до тебя, тоже многие не понимали".

– Что в большинстве вы слышите? Что они говорят о Путине на камеру, не на камеру?

– Я говорю: не на камеру мы почти не общаемся с ними, потому что на это банально нет времени. Вроде бы оно было бы и правильно делать это интервью так: собраться, понять... Сейчас уже есть возможность понять, например, с кем мы будем общаться, наперед, собрать по нему какие-то данные, составить психологический портрет – и приехать записать с ним прямо такое хорошее интервью, где все разбирается по полочкам и по косточкам. Но на это нет вот у меня уже моральных сил. У меня есть моральные силы для того, чтобы приехать, настроить себя, приехать записать пять к ряду этих интервью, потом на следующий день приехать и записать еще пять к ряду этих интервью – и потом 10 дней их последовательно просто публиковать. Потому что огида (українською мовою). Понимаете? Отвращение. Я же не скрываю, что у меня абсолютное отвращение к этим головешкам, которые, не понимая зачем, не в состоянии объяснить свои действия, пришли в чужую страну. Некоторые объясняют это тем, что у них был приказ. Я им открываю глаза на устав Российской Федерации: что нету там такого понятия, как "сначала выполняется, а потом обсуждается". Ну нету такого понятия, не существует. Но зато существует понятие "преступный приказ", который можно не выполнять. И это тоже прописано в уставе РФ. И каждый из них говорит, что "я больше бы сюда не пошел. Если бы я знал, я бы сюда не пошел". Но все они, как, знаете, какое-то стадо, черт подери, этих баранов, которых ведут на убой, а они на него идут и идут. И все.

– Белорусы попадаются среди военнопленных? И чем они отличаются с точки зрения войны, мотивации? И как вы думаете, возможно ли наступление со стороны Беларуси именно белорусскими силами с точки зрения того, чтобы Лукашенко таки уже созвал своих и мобилизовал? Или не пойдут они?

– Во-первых, не было у меня белорусов еще, к счастью. Я надеюсь: и не будет. Обращаюсь ко всем белорусам: по возможности делать все возможное, чтобы никогда не пойти сюда, не умереть и никого не убить. Потому что это вам абсолютно не нужно. Это не то чтобы не ваша война – это вообще преступная война, но вы к этой войне никаким боком вообще не относитесь. Вот что нужно сказать белорусам. Все же Беларусь – если с чисто технической точки зрения – там армия, по-моему, 65 тыс. человек.

– Даже меньше.

– Я прошу прощения: какую погоду может сделать такая армия? Это же притом, что всех же, естественно, отправить нельзя. Ну тысяч 10 он может отправить. Тысяч 10 не сыграют никакой роли, не сделают никакой погоды в этой войне. А вот если эти 10 тыс. поедут составом обратно в Беларусь, а часть из них, безусловно, поедут "200-ми" и "300-ми" – вот это как раз в Беларуси и может сделать погоду. Потому что там увидят, прочувствуют, поймут – и начнут задавать вопросы, которые лукашенковскому режиму совсем не нужны.

То есть Лукашенко их сюда не отправит не потому, что он не хочет участвовать в этой войне, не потому, что он жалеет их, и тем более не потому, что он жалеет нас, а потому что это угрожает напрямую его режиму. И поэтому он сейчас пытается одним своим задом усидеть – я уже не знаю – на скольких стульях.

– Обмен наших героев с "Азовстали" – символы украинской борьбы за свободу, за независимость, самые храбрые воины – Денис Прокопенко, Святослав Калина, их коллеги... Перечислять и перечислять. Какие впечатления были там – на обмене? На ваш взгляд, почему в итоге Путин их отдал? Потому что в России с точки зрения русской пропаганды тоже их сделали символами "фашизма". И что действительно пережили ребята в плену? Пытали их? Как пытали? Что там было?

– Ну, тут важно ничего не забыть. Я сейчас если собьюсь, вы меня верните в правильное русло. Смотрите. По поводу "пытали, не пытали", отношения и тому подобного. Я уже и так немножко сказал о том, что да, есть такой слух, что к "ДНРовцам" лучше не попадать, потому что...

– Я знаю. Мне рассказывали военные.

– Они ненавидят себя, они ненавидят всех и абсолютные, полные беспредельщики. То есть они понимают, что они предатели. Они понимают, как к ним относятся. Даже россияне к ним относятся как к шавкам, как к ничтожеству. И, видимо, эта ненависть, которая сидит в них, и понимание своего предательства, – она вымещается. Я так понимаю, это играет роль с психологической точки зрения.

Но если говорить о каких-то нюансах, то я о них не имею права говорить, потому что я с ребятами общался и все они утверждают, что лучше об этом говорить потом, чтобы ничего не сделать, чтобы как-то это негативно не повлияло на наших товарищей. Потому что наши, возвращаясь домой, в отличие от россиян, понимают, что у них еще в плену остались товарищи. Это россияне могут возвращаться туда и, понимая, что их пятая точка уже находится в безопасности, могут плести там все, что угодно, про "нацистов". У меня вопрос: "Эй, а ничего страшного, что здесь ваши товарищи, у этих как бы "нацистов" сидят? Вывод, значит, следующий: либо вы врете и здесь нет никаких "нацистов", либо вы плевать хотели на свои товарищей, которые у этих "нацистов". В обоих случаях вы мрази". Понимаете?

Далее: что касается обмена. Мы туда приехали примерно часов в девять, наверное, утра, а то и раньше. Мы вообще очень рано туда выехали. Этот обмен планировался часов в 12, в час – вот так вот. Мы думали, что он должен произвестись. Вы видели, какое количество там "скорых", если смотрели это видео. То есть все ждали, все понимали, что люди вернутся в тяжелом состоянии. Все понимали, что будут и беременные женщины, и люди будут терять сознание, и многих просто на носилках выносят, потому что они в тяжелейшем состоянии, на капельницах. Но два, три часа дня, четыре, пять... И мы понимаем, что обмена или не будет уже вообще, или у нас теплится маленькая надежда, что эти твари просто ждут темноты, чтобы отдать наших, чтобы нельзя было зафиксировать разницу – вот эту существенную, кардинальную разницу между их пленными и нашими пленными, которых мы забираем и которых мы отдаем. Потому что я их записывал всех в автобусе. Все сидят вот с такими вот рожами. Понимаете? Откормленные. У нас есть видео, где они до плена, где у них щеки в два раза меньше, чем после плена. И это нельзя опровергнуть. Они там могут рассказывать все, что угодно, но когда смотришь на человека, который весил вполовину меньше, когда его брали в плен, чем когда он вышел из плена, то... Если хотите, я вам могу сбросить кусочек для визуализации. Просто покажете. И вот они не хотели – эти твари – показывать, кого в каком состоянии они нам отдают. Для этого они просто ждали ночи. И как только наступила глубокая темнота, обмен в результате начался. И да, нам начали отдавать наших людей: на носилках, беременных женщин, людей, которые шли... Того же [Михаила] Дианова вы видели руку. Ну там даже не пытались предоставить никакую помощь. Все оборванные, грязные. Да, я могу об этом сказать, что, по-моему, людей держали сутки без воды, без туалета – вообще без ничего просто – с завязанными глазами до этого обмена. Просто вот так вот держали. Мы этих держим в автобусе комфортном, они сидят. Понимаете? А наших они держали непонятно в каком подвале с завязанными глазами, без еды, без воды – вообще без ничего просто. И я это все фиксировал на видео. Это же все есть: каких мы отдаем и каких мы забираем. Тут же слепой только не увидит разницы.