$38.99 €42.16
menu closed
menu open
weather +12 Киев

Заместитель командира 63-й бригады ВСУ Черный: Мы победим в ближайшее время. И это будет феерично G

Заместитель командира 63-й бригады ВСУ Черный: Мы победим в ближайшее время. И это будет феерично Вадим Черный: Мы победим в ближайшее время. И это будет феерично
Скриншот: Радіо Свобода Україна / YouTube
Могут ли запугать обстрелы мирных городов украинских военных и как они реагируют на жертвы среди мирного населения по причине российских ударов? Почему Николаев и Одессу, а также Харьковскую область невозможно захватить? Как сражается российская армия и чем она шокирована в Украине? Об этом, а также о президенте России Владимире Путине, о желании нанести удар по Крымскому мосту, о настроениях украинских защитников, о героических украинцах и единении нации, о новом поколении офицеров в Вооруженных силах Украины, о деградации российского общества и влиянии пропаганды, зависти россиян к жизни украинцев и многое другое в интервью главному редактору издания "ГОРДОН" Алесе Бацман рассказал заместитель командира 63-й отдельной механизированной бригады ВСУ полковник Вадим Черный.

Мы не уйдем отсюда, пока последний оккупант не покинет эту землю в любом виде

– Господин Вадим, я вас приветствую.

– Здравствуйте.

– Вадим Черный – полковник ВСУ, заместитель командира 63-й механизированной бригады ВСУ. Скажите, пожалуйста... Вы родились в Николаевской области, в Очакове. Вы сейчас на передовой, вы защищаете родную землю. Вот как обстоят дела?

– Ну, как дела? Дела – как на войне. Конечно, тяжело. Очень давно не видели своих семей, родных, близких, женщин любимых, детей. Но мы знаем, почему мы тут стоим. Мы знаем, что мы стоим за нашу землю, за нашу независимость, за нашу свободу. И мы не уйдем отсюда, пока последний оккупант не покинет эту землю в любом виде. Настроение у нас боевое.

– Вот я хочу спросить об этом. Сегодня настроение лучше или хуже, чем 24 февраля?

– Пожалуй, все-таки лучше. Потому что 24 февраля – это где-то, возможно, оно было таким: стрессовая, шоковая ситуация, когда все началось. Конечно, где-то на подсознательном уровне мы все прекрасно знали, что рано или поздно это произойдет. Но, прочитав новости, посмотрев телевизор, мы поняли, что это реальность, это обыденность. То, чего мы ожидали, произошло. Прошел определенный период времени, до которого мы сейчас дошли, дожили, скажем так, – эмоции немного успокоились. Где-то они выплескиваются из-за того, что мы видим гибель наших товарищей, гибель гражданских. Но сейчас мы осознаем, что происходит, чего, вероятно, не было 24 февраля.

Скриншот: Алеся Бацман/YouTube  Скриншот: Алеся Бацман / YouTube

– А где вас встретило 24 февраля широкомасштабное вторжение России?

– 24 февраля мы еще находились дома, непосредственно в Яворове.

– Какие эмоции?

– Сначала это была какая-то растерянность. Потому что мне позвонил мой товарищ, проживавший в Николаеве, и рассказал, что происходит. По сути, я еще до того не знал, что именно происходит, пока он мне не позвонил. Потом я уже включил новости. И, соответственно, мы видим полномасштабное вторжение, ракеты, самолеты, колонны танков... И тут уже стало ясно, что это не какие-то слова, не какие-то предупреждения от других стран мира, от разведки, а это наша реальность, наша обыденность, это вот она – война – пришла. В таком виде, в каком мы привыкли ее видеть.

– Вы верили в то, что Путин пойдет на это широкомасштабное вторжение? Думали об этом или нет?

– Думали, думали. Честно говоря, не хотелось в это верить. Где-то, возможно, себя успокаивали, но где-то на подсознательном уровне ждали этого. Просто ожидали, что рано или поздно произойдет.

– Ну, вы же на фронте не с 2022 года. Вы с 2014-го сражаетесь.

– Да, с 2014-го.

– Защищаете Украину. Поэтому для вас, как и для всей Украины, война началась гораздо раньше.

– Да.

– Скажите, за эти годы что самое страшное приходилось видеть? И, собственно, если о вас лично говорить: много ли раз смерть ходила рядом? И что это были за случаи? Расскажите.

– Ну, много. Постоянно. Военные непосредственно находятся в зоне проведения боевых действий. Это постоянно по лезвию ножа. А сейчас, я скажу, с тем, что происходит, в принципе, и гражданским не очень-то и безопасно.

Происходящее сейчас от того, что было с 2014-го по 2022 год (АТО – ООС), кардинально отличается. Потому что если тогда это была определенная замкнутая какая-то территория, на которой это все происходило, – а конкретно это Донецкая и Луганская области, – то сейчас это не обходит даже западные регионы – Львов, Винницу. То, что мы увидели на днях. То есть сейчас даже не скажешь, кому проще, кому безопаснее: гражданскому или военному. Пожалуй, сейчас военным как-то проще, потому что мы знаем уже характерные черты, характерные признаки обстрелов или пусков ракет или еще чего-то. Гражданские, я бы сказал, немного беспечнее к этому относятся. Некоторые игнорируют сигналы воздушной тревоги. Поэтому так сейчас.

В каждой героической истории гибнут люди, которых знаешь давно

– Господин Вадим, расскажите истории, какие были. Именно об опасности, о героизме, о самом страшном. Это важно рассказывать, чтобы мир это слышал и видел.

– Ну, какие-то конкретные истории... Сейчас просто вспоминать... Потому что для меня это немного тяжело. Потому что в каждой из историй гибнут люди. И гибнут люди, которых я знал очень долго, определенный период времени, дружили семьями, общались.

Историй героизма... Украинская нация – это всеобщая сплошная история героизма, которая ведет войну уже не один десяток, а то и, скажем, сотни лет. Поэтому, в сущности, мы все герои, все: от маленького ребенка до самого старого деда. Мы все герои. То, что мы выстояли в первые месяцы этого русского нашествия, – это героизм. Героизм той женщины в Геническе, которая подошла к русскому оккупанту и говорила: "Семечки положи себе, чтобы подсолнухи выросли".

До историй того обычного деда, который здесь, в Николаевской области, "коктейлями Молотова" поджег "Град" русский. То есть таких историй очень много. Непосредственно так вспомнить... Просто не хочется вспоминать, потому что каждая история – это чья-то гибель. Как бы оно ни прискорбно звучало, но за каждой историей героизма стоит чья-то смерть. Как-то так.

– С 24 февраля многих вы боевых товарищей похоронили, ваших собратьев?

– Достаточно, достаточно.

Каждый раз, когда гибнут военные или гражданские, особенно дети, хочется кричать. Хочется, чтобы на месте России просто была огромная яма

– За все это время не превращается ли героическая гибель наших воинов как бы в работу, что ли? То есть где-то сердце черствеет? Или каждая такая смерть – это снова очень остро и очень больно?

– Это очень тяжелые переживания. Потому что каждая человеческая жизнь – это какая-то судьба. Если гибнет один человек, то, соответственно, семья теряет близкого человека. То есть это ломаются судьбы. Не только гибель одного военнослужащего или гражданского, а это уже поломанные судьбы многих других людей, которые жили с ним рядом, которые его любили, которые о нем заботились, о которых он заботился.

Конечно, здесь сердце не может черстветь. Просто озлобленность еще больше наступает. Даже эмоционально нельзя передать, что происходит в душе, – с каждым погибшим военнослужащим, с каждым погибшим гражданским. Особенно когда гибнут дети. Это очень неприятно, это выворачивает изнутри, хочется кричать, хочется порвать что-то, бросить – просто сделать что-то, чтобы русский оккупант просто провалился, просто на месте России была огромная-огромная яма или пустошь и ничего там больше не было.

– Вам 37 лет. Всего 37 лет. А на сколько вы себя чувствуете? На какой возраст?

– Интересный вопрос. Может, где-то так и чувствую. Возможно, где-то старше себя чувствуешь. Потому что к 37 годам уже увидеть столько смертей... Оно немного дает свое. Это психологическая и эмоциональная нагрузка. А по сути, мы все в душе молодые, сколько бы нам лет ни было.

Скриншот: Радио Свобода Украина/YouTube  Скриншот: Радио Свобода Украина / YouTube

– Недавно россияне заявили, что уничтожили вашу 63-ю механизированную бригаду. И вы – те, кого они якобы уничтожили, – очень красиво им ответили в соцсетях: записали для них видео даже, как вы уничтожаете их. Скажите, много фейков сейчас от россиян вы видите? И когда и где вы с ними сталкиваетесь? Что это?

– Социальные сети – это сплошной фейк. Все, что идет с территории России, – это все сплошной фейк. Я бы сказал, это просто государство-фейк.

Потому что они обманывают себя: власти пытаются оправдать свои действия, они хотят замылить глаза своему населению. И так выходит, что один фейк порождает другой фейк. И вся их политика, вся их "непобедимая" армия, которая там была вторая – или какая там она была? – в начале войны, до 24 февраля, – мы видим, что это просто фейк. Как и все, что происходит в России. На это смешно уже просто смотреть. Потому что некоторые [заявления] читаешь или смотришь – до такого абсурда доходит... Просто человеческий мозг не может воспринять то, что они там выдают. Это просто смешно.

– Ваша бригада – одна из самых лучших в Украине, показательных. Она создана в 2017 году по стандартам НАТО. Скажите, что это значит? Так, чтобы гражданские поняли нас сейчас.

– Во-первых, это подготовка – подход к подготовке личного состава. Во-вторых, система работы. Потому что пережить то советское, что было... Конечно, трудно перестроиться, но оно многое упрощает. Натовская система работы или американская – она намного упрощает управление войсками непосредственно. И в дальнейшем это упрощает выполнение боевых задач.

Мы всегда готовы деоккупировать юг. Но это будет очень сложно

– Министр обороны Алексей Резников недавно сказал, что президент Украины Владимир Зеленский дал команду деоккупировать юг Украины. Вы там, вы на передке. Именно вам это делать. Скажите, вы готовы?

– Конечно. Всегда готовы. Все готовы, всегда готовы. Естественно, что это будет очень сложно. Во-первых, впереди наши города. Мы не россияне, мы не оккупанты, это наши города – мы их не хотим уничтожать. Поэтому это будет немного... Этот элемент немного усложняет. Но мы будем – как это сказать правильно? – искать методы, искать средства, как бы это сделать ювелирнее.

– Сейчас вы чувствуете поддержку западным вооружением? Достаточно ли его?

– Хватать его никогда не будет. Всегда мало, всегда хочется больше. Но то, что сейчас мы имеем, то, что пришло на данный период времени, – оно существенно повлияло на расстановку сил, события на фронте.

Это нанесло такие хорошие потери, хорошие потери противнику... И, соответственно, стало решающим в сдерживании его действий. То есть сейчас россияне не ведут вообще каких-то атакующих, штурмовых действий, как это было где-то две недели назад. Поэтому очень помогает, скажу коротко – не буду, там нечего размусоливать. Но это очень-очень весомый вклад, очень большая помощь.

– В том числе тяжелое вооружение?

– Да, конечно.

– Наши ребята могут быстро научиться, чтобы на нем точно работать?

– Наши ребята быстро могут научиться чему угодно, работать на чем угодно. С нашим рвением, с нашим желанием это еще ускоряет раза в два-три сам период обучения, сам период подготовки. Наши люди самые лучшие.

Россияне в шоке от того, с каким рвением мы даем отпор. Им же втюхивали, что "украинцы – это ни на что не способные хохлы"

– А от чего русские фашисты, русская армия больше всего в шоке от нас, от украинцев, от украинских воинов? Что их донимает больше всего?

– Наше рвение, наше бесстрашие, то, как мы их уничтожаем, то, с чем они столкнулись в самом начале. Им всем рассказывали, что здесь их будут встречать с цветочками, салютами, фейерверками. Ну, салюты и фейерверки мы им устроили. И они были в шоке. Они шокированы тем, как наша артиллерия умело уничтожает все, что двигается. Они шокированы тем, с какой... не озлобленностью – с каким рвением мы даем отпор. Они не могут пережить. Им всегда втюхивали, впаривали, что "украинцы – это хохлы, они ни на что не способны". И они когда пришли сюда, они увидели, на что "хохлы" способны. Это они не знают просто-напросто, что дальше делать.

– Если характеризовать офицерский состав украинский: вот такой, средний портрет если рисовать – кто такой украинский офицер? Сколько ему лет? Какое у него образование, какие убеждения, ценности? Вот что бы вы сказали?

– У нас офицерский состав – это начиная от 20-летнего лейтенанта и заканчивая 60-летним. То есть здесь большой промежуток, в 40 лет разница в возрасте может быть.

Но что я хочу сказать? Хочу поблагодарить россиян за то, что они повлияли на становление украинского офицера и вообще украинской нации. Потому что молодые ребята, те, которые приходят, – они уже знают своего противника в глаза. Если учившиеся выпускались раньше, то там еще постсоветские настроения, может, где-то оставались.

А приходящие молодые офицеры – они профессионально грамотны, профессионально подготовлены. И они уже как граждане – те, что даже родились при независимой Украине, – они как настоящие граждане, настоящие офицеры и подлинный образец того, каким должен быть офицер. Поэтому где-то так.

– Господин полковник, а какой должна быть украинская армия? Контрактная или по призыву? Вот ваше видение. И дальше какое место в нашем государстве должен занимать украинский военнослужащий?

– Ну, военнослужащий – это всегда было престижно. То, что армия должна быть контрактной, она должна быть профессиональной, – это однозначно. Потому что армия по призыву – это пережитки советской эпохи. Военнослужащий должен быть профессионалом своего дела.

Он не должен приходить и заново учиться, сколько бы ему лет ни было, сколько бы он ни отслужил контрактов: один, два или три контракта. Он должен быть специалистом. Он должен быть подготовлен. И какая бы беда ни случилась в стране, он знает, что он может прийти и помочь в определенный период времени. Чтобы не приходилось потом переучивать людей или учить заново. То есть армия должна быть контрактной. Это мое личное мнение. Я его придерживаюсь. Контрактник должен быть профессионально подготовлен.

– Господин полковник, вот я все-таки хочу, чтобы вы вспомнили две-три истории: какие-то операции ваши военные, в которых вы участвовали, ваши ребята участвовали. О том, что бы вы все-таки рассказали, что и как мы умеем, мы можем, что мы показываем.

– Ну, наиболее такое, то, что запоминалось, – это, пожалуй, все же кампания 14-го года. Когда у нас на тот период вообще армии как таковой не было. Тогда, опять же, как я уже говорил в этом году, у меня дежавю с 2014 года. Снова конец февраля и снова та же история. Армии как таковой вообще не было. Было буквально до десятка батальонов, укомплектованных контрактниками, которые могли что-то делать, показать.

И вот в тот период времени мой батальон  я тогда служил еще в 24-й бригаде – мы начинали... Сейчас этот город Лиман называется, а тогда он еще назывался Красный Лиман. И это участие в дальнейшем в операции по освобождению Славянска, по освобождению Северска, Лисичанска, затем оборона Лутугиного, оборона луганского аэропорта.

Тот период – три месяца с небольшим – это, пожалуй, наиболее запоминающееся. Потому что мы тогда шли вперед, мы тогда уничтожали врага, какой бы он ни был. На каком-то таком подъеме... Возвышенное состояние такое было... Хотя на тот период тоже много людей, кто не был в отпусках, так же устали. Ситуация чем-то схожа с тем, что произошло в этом году. И вот тогда события 2014 года, пожалуй, больше всего запомнились. Хотя, по большому счету, я потерял тогда много друзей, много знакомых, командир батальона у меня погиб – Игорь Ляшенко. Тоже много чего печального вспоминается.

– У вас есть награды от государства. Какие? Расскажите.

– Орден Богдана Хмельницкого третьей степени.

– За что вам его дали?

– Опять же, за действия по... За летнюю кампанию.

– Что это было? Можете рассказать? Расскажите.

– Это в общем. Это не так: за какой-то там, как тот Александр Матросов на амбразуру набрасывался.

Фото из личного архива  Фото из личного архива

– Нет, я понимаю, что вы скромный мужчина, но все же расскажите, пожалуйста.

– Я говорю так, как оно есть. Просто за работу. Я не буду хвастаться, не буду кричать, что я действительно там, где-то, как у нас любят... Зубами танки грызть. Да, работал, да, была работа.

– Все ордена Богдана Хмельницкого третьей степени не получают. Так что немного не так, как все, работали. Да?

– Ну, может быть.

– Немного лучше, скажем так.

– Значит, командир так меня оценил.

– Господин полковник, скажите, простые украинцы, местное население помогает сейчас украинским воинам? И как помогает?

– Конечно. Кто чем. На тех же СТО где-то что-то подремонтировать. Даже колеса пробитые. Не берут никаких денег: "А, ребята, давайте мы вам заклеим". То есть каждый свою долю вносит какую-нибудь маленькую в эту победу. Как бы там тяжело, сложно ни было, но кто чем может. Как говорят на России, "с миру по нитке". Где-то кто-то ребят подкормит. Хотя чаще мы местным разносим какие-нибудь продуктовые наборы. Потому что в те деревни, которые на линии столкновения, там ни магазины – ничего не работает – и гуманитарная помощь приезжает раз в неделю. Поэтому больше мы помогаем. А в тыловых районах – то, кто чем может, тем и помогает. Где-то нужно маскировочные сети сделать – делают. Где надо какие-то детали на машины – находят, ищут эти детали. То есть каждый свою какую-то крошечную лепту вносит.

– За все это время вы плакали хоть раз?

– По-видимому, времени не было. Потому что к вечеру эмоционально так иногда выгораешь, что просто дотягиваешь ноги до того места, где можно упасть. Иногда на месте прямо засыпаешь, иногда можно отдохнуть лежа.

– Сколько вы спите?

– Когда как. По-разному. Сегодня в 3.00 нас разбудили. Вчера – где-то в 4.00.

– Семью давно видели?

– С февраля месяца, когда началась война, не видел.

– У вас дети, жена?

– Да, конечно.

Мы видим, что россияне в Украине пишут на стенах в постройках: "Кто разрешал вам жить красиво?" Ну а кто вам мешает?

– Вы знаете, вот когда я слушала перехваты СБУ, когда российские оккупанты общаются со своими женами, со своими матерями – особенно когда это было с самого начала – у меня волосы дыбом становились.

Я не могла понять, осознать, во-первых... Хорошо, то, что они друг с другом матом говорят – просто матом. Мне кажется, что у нас так нигде не принято, чтобы мать со своим ребенком или муж с женой так разговаривали. Но это цветочки. Когда этот русский фашист рассказывает матери своей: он хвастается тем, как он пытал мирное украинское население, какие виды этих пыток он применял. Он получает от этого удовольствие. А мать говорит ему: "А я бы тоже кайфовала. Как интересно... Расскажи еще".

А другой русский ублюдок звонит жене, она ему говорит: "Ты там давай украинских баб насилуй, только мне не говори, чтобы я не знала. Хи-хи"... Честно, я... Это ведь даже в фильмах не придумаешь. Я такого не видела, не слышала. Но это не люди – это какая-то новая форма жизни. Ублюдки. Настоящие ублюдки.

– Это деградация общества.

– Скажите, что с ними? Вот вы с ними там сталкиваетесь, вы их видите в прицел автомата. Вот кто они такие?

– Это деградация общества. Здесь по-другому сказать невозможно. Я уже каким-то журналистам говорил: россияне не способны к саморазвитию, в дальнейшем они не способны к самореализации. Как говорится: есть люди-пчелы, а есть люди-мухи, то есть одни видят повсюду цветы, а другие видят кое-что иное. Так получается и с россиянами.

И что мы видим – они пишут даже на стенах в домах: "Кто разрешал вам жить красиво?" Во-первых, это зависть. Обычная человеческая зависть. Ну а кто вам мешает жить красиво? Выкоси себе у дома двор, скоси травку, наведи в доме порядок... Все, что они умеют, – это водка, это пьянки. Это просто деградация общества. Это некий массовый психоз. Я не знаю, я не психолог, но то, что я могу выразить, – то я скажу: это деградация. Это не люди. Это их выращивали, как в каком-нибудь закрытом зверинце или зоопарке, специально.

Ну, это еще пропаганда. Если смотреть российские каналы – того Соловьева, ту Скабееву дебильную, – то мы видим: это накручивание, накручивание ненависти, ярости какой-то именно к украинской нации. Не к кому-то там, не к казахам, не к американцам тем же, а именно к украинской нации.

Они привыкли жить рабами, они не могут смириться с тем, что мы свободно живем, что мы свободно путешествуем по миру, с тем, что у нас есть какие-то успехи, мы живем просто лучше. Как брали интервью у одного пленника, он говорит: "А у вас асфальт в деревне". 2022 год, космические технологии, там уже освоение Марса, а для них дичь и нонсенс – в деревне асфальт.

А потом, когда они увидели, что у нас, кроме всего этого, солнечные панели на фонарях стоят, то у них это в голове не укладывается. Такое впечатление, что они попали вообще в какой-нибудь фантастический сериал и они в другой цивилизации. Зависть. Злоба и зависть.

– Вы общались с русскими военнопленными? Вот что они говорят?

– Я лично не общался. Но они все равно рассказывают, что они поражены уровнем нашей жизни. Они поражены тем, как мы живем. Есть вот населенный пункт здесь у нас недалеко. Это маленький такой поселок городского типа, буквально пара-тройка многоэтажек – и все, больше там ничего нет. Но там школа была – я бы не сказал, где в большом городе такую школу можно найти. Там все такое нарядное, все чистенькое... Они приехали – там были буряты – и говорят местным: "А что это за город?" Местные говорят: "Какой город? Вы в деревне". – "В деревне? А мы думали, это город". Они поражены уровнем нашей жизни. Унитаз в доме – это для них что-то из разряда "ой". Стивена Кинга почитать, пожалуй, нужно или "Звездные войны" посмотреть. Это дичь.

– Армия угонщиков унитазов.

– Да, именно так. Бытовая техника, унитазы, те трусы ношеные...

Пьяницы, мародеры и насильники – это обобщенный образ русского оккупанта

– Да-да-да. А вот русский оккупант – кто это? Если его рисовать портрет, каковы моральные качества? Откуда он? Какой у него возраст? Что он хочет?

– Из тех же радиоперехватов можно сказать, что они сами не знают, чего они хотят. Есть некоторые, которые считают, что они здесь пришли освобождать "русскоговорящее население от нацистов, бандеровцев и фашистов", а некоторые, по тем же радиоперехватам, с женой общаются и говорят: "Я не знаю, зачем мы здесь. Я не знаю, кого мы пришли освобождать и кого от кого защищать".

В основном то, что дальше Урала идет, – таков состав армии РФ. То есть те, что в европейской части России живут, – они, возможно, все же более осведомлены, более интеллектуально развиты, чем все остальные. Там, где нет интернета, где нет связи с цивилизацией, а есть только пропагандистские каналы Соловьева и Скабеевой, – в принципе, они ни о чем другом не могут говорить. Это пьяницы, мародеры и насильники. Это такой обобщенный образ русского оккупанта.

– А с профессиональной точки зрения тянут они на первую, там, или вторую армию мира, как Путин говорил?

– Нет – ни на первую, ни на вторую. Где-то на 21-ю, 22-ю еще, может, тянут. Но на вторую они никак не тянут. Никак. Профессиональный солдат – он солдат. Он сражается с солдатом. Он не сражается с гражданскими, он не сражается с детьми, он не насилует детей. Центральноафриканские племена и те более, вероятно, развиты в этом плане. Это не солдат. Это просто оккупант, фашист. Я не знаю, как их еще назвать.

– Пренебрежение, пренебрежение.

– Да, полное.

– А кто из них самый жестокий?

– Наверное, все же буряты. Они не знают ни жалости – ничего. Если с этими – европеоидной расой, как говорится, – еще более или менее, то что касается бурят – они не знают сожаления, они более жестокие, чем остальные.

– С военной точки зрения как бы вы оценили сейчас их положение? Сначала, то есть с 24 февраля, и сейчас. И по настроению, и по тому, что у них есть, с точки зрения того, чем они воюют, что они используют.

– Что они используют? Ну, авиацию мы им немного подрезали, немного уменьшили ее количество. Провели, как говорится, демилитаризацию воздушно-космических – или какие они там? – сил. Единственное сейчас, что очень донимает, – это артиллерия и ракеты. И то не потому, что они какие-то точные, а из-за их количества.

Как говорил господин президент, русская армия – она не непобедима – она просто длинная. И в принципе, мы это видим. Потому что техника та, что была... Сейчас мы видим, что они снимают с хранения танки Т-62, уже используют совсем устаревшие системы – те же ракетные. То есть частично демилитаризацию вооруженных сил РФ мы провели.

– А с какого года и какой техникой они воюют? Какого год выпуска? Там, это 30-е, 40-е? Что они получают? Потому что я видела с начала войны, там вообще такие поезда шли... Бронепоезд их, мне кажется, прямо с Первой мировой притащили.

– Ну, не с Первой мировой. Это более-менее современный. Просто его сделали бронепоездом. Вооружение там было более или менее современным. Конечно, советских образцов, но это еще не то, на которых Ленин ездил.

– Но чем они воюют? Что они получают?

– Крайнее, что идет сейчас, – это Т-62. Это разработки 50-х годов. Причем не модернизированные. Если, там, смеялись: "О, у вас тоже Т-64, это 62-го года разработки"... Но наши танки претерпели глубокую модернизацию, в отличие от того, что у них сейчас пооставалось. Конечно, есть и новая техника, на которой они воюют, но ее сейчас осталось не так уж много, как было в самом начале войны.

– По вашим ощущениям, на сколько их может хватить? Даже устаревшая, не модернизированная техника (новую, возможно, они будут производить, но, конечно, без современных высокоточных технологий) – оно едет как-то, оно стреляет и наносит вред. Вот на сколько их может хватить?

– Если они будут проводить даже принудительную модернизацию, я не знаю... Я не осмелюсь сейчас сделать прогнозы, но в личном составе их очень много. 142 млн – это как-никак можно... Хоть и с заградотрядами, но можно как-то отправлять на фронт. То есть она действительно длинная, эта армия. Она не непобедима. Принцип, как в советской власти: шапкозакидательство. Советский Союз воевал так же с Германией – количеством. Не качеством, а количеством.

На подконтрольной "ЛДНР" территории мужчин, говорят, уже не осталось. Заходить – и там уже все свободно, уже не с кем воевать

– Мясом забросали, да, человеческими жертвами.

– Да. То же самое, если брать и анализировать, что происходило в той же Попасной, Северодонецке, Лисичанске, – просто брали количеством. Просто пускали на убой личный состав. Говорят, "ЛНР" и "ДНР" уже не нужно освобождать, там мужчин просто не осталось. Заходить – и там уже все свободно, там уже не с кем воевать.

– А вы мне можете сказать, как эти люди, у которых тоже есть семьи, есть дети, есть родители, – как они могут выполнять приказ бомбить гражданские объекты? Где наши старики, женщины – да кто угодно: мирное население. Вот как у них поднимается рука? И как они вообще выполняют эти приказы?

– Потому что это не люди. Я не знаю, как их назвать. Это просто изверги. Еще исходя из того, что некоторые остались, например, в оккупированном Крыму в 2014 году... Кажется, в Умани или Черкассах – где-то там – в самом начале войны, когда был обстрел, то обстреливал командир самолета: стрелял по тому городу, где живут его родители. То есть он остался в Крыму и стрелял по городу, где сейчас проживают его родители. Ну это не люди просто. Люди такого не будут делать. Либо им какое-нибудь чипование "Спутником V" провели, либо я не знаю. Нормальный человек этого не будет делать. Я же говорю...

В России боятся, что мы будем стрелять по Белгороду, Курску... Но если вы уже воюете, то почему наши города должны страдать, а вы там будете сидеть себе спокойно?

– А какая цель? Вот когда их командование, когда Путин дает приказ такие зверства совершать в отношении мирного населения – вот какая цель? Чего они хотят этим добиться? Потому что я слышала много рассказов, я много читала мемуаров: даже фашисты во время Второй мировой не вели себя так жестоко по отношению к мирному населению.

– Я так думаю, что они пытаются тем самым напугать Вооруженные силы. Если они себе так думают: "Если мы будем стрелять по мирным, если будут погибать мирные, то те сдадутся, сложат оружие и не будут с нами воевать. И тогда мы всех победим". Но они забывают, что злость с каждым убитым гражданским, с каждым убитым ребенком – злость растет все больше и больше.

Поэтому они, напротив, еще больше побуждают нас к уничтожению рашистского оккупанта, как бы там ни было. Они боятся, что мы будем стрелять по Белгороду, Курску... Но, простите, если вы уже воюете, то почему наши города должны страдать, а вы там будете сидеть спокойно? Они, напротив, побуждают к этому. Не знаю, может, они этого хотят. Я не знаю.

– Но мы целим только по военным, инфраструктурным объектам исключительно.

– Конечно. Это только склады и базы.

Николаев оккупантам не по зубам, Харьковская область – без шансов

– Есть ли у оккупанта силы, чтобы сейчас оккупировать Николаев?

– Нет. Пока Николаев им не по зубам. Они не смогли его взять в феврале – марте, не смогли его захватить. А теперь они его тем более не захватят.

Март 2022 года, украинские военные на позиции вблизи Николаева. Фото: Sedat Suna/ЭРА  Март 2022 года, украинские военные на позиции вблизи Николаева. Фото: Sedat Suna / ЕРА

– Харьковскую область?

– Харьковскую – так же. Они рассеяли свои силы в самом начале. И, как мы видим, нет у них таких сил, чтобы по всему фронту вести наступательные действия. Они не в состоянии.

– Без шансов?

– Без шансов, да.

– Одессу – тем более?

– До Одессы они не дойдут.

– Имеем ли мы возможность ударить по Керченскому мосту?

– Было бы желание. Желание есть. Не знаю, возможно, еще "гуманитарная помощь" с Запада не поступила. Но, опять же, это политические решения. Мне бы хотелось, например. Очень хотелось бы. Но это политика.

– Да. Господин Вадим, а скажите, пожалуйста... Вот когда Алексей Арестович отвечал на вопрос, почему так быстро русские фашисты смогли дойти до Мариуполя и оккупировать его со стороны Херсона, пройти Херсон, он ответил одним словом: "Про...бали". Вот, по вашему мнению, что это было: про...бали, сдали? Что это вообще было?

– Может быть, где-то есть у нас засланный казачок. Потому что два места, где можно пройти Крымский перешеек, – это Чонгар и Перекопск. Я не знаю, как это произошло и кто в этом виноват, почему эти мосты остались целыми. Но, я думаю, после окончания войны власть разберется с тем, кто виноват и почему так произошло. Потому что...

– Я часто говорю, даже в интервью, которые мы делаем, что сегодня, по моему мнению, некоторые армии НАТО могли бы кое-чему поучиться у наших воинов, а не наоборот. Потому что они проявили сегодня такие качества, которых никто не ожидал, мир не ожидал от нас. Права ли я: действительно ли наши воины отличаются? И именно чему они могли бы научить сейчас другие армии?

– Я думаю, именно тактике ведения боя в таких гибридных условиях, как показывала это в самом начале армия. То есть применение тех же Javelin, NLAW нашими войсками, то есть самой тактики. Как пользоваться своим вооружением, они и так знают...

Но я скажу: не передать того на полигоне, когда ты защищаешь свою родину и свой дом. Поэтому здесь больше, возможно, эмоциональное состояние играет немаловажную роль, чем какие-либо профессиональные действия. То есть мы все прекрасно знаем, что в состоянии эмоционального подъема или исключительно в стрессовых ситуациях организм показывает чудеса. Поэтому здесь еще большую роль играет то, что мы защищаем свою родину. А научить... Конечно, мы научим. Мы научим.

– Запад должен признать Россию страной-террористом?

– Террористом. Конечно, это однозначно. То, что они сделали с Кременчугом, то, что они сделали с Винницей, то, что они каждый день делают с Николаевом, – ненормально. Так работают только террористы, так воюют террористы: взрывают школы, детские сады, торговые центры. Это террористы. Почему тот же Бен Ладен, как я уже писал в Facebook, когда взорвал два здания Международного торгового центра, его назвали террористом. А человек, убивший уже тысячи, тысячи мирных, – его еще не назвали террористом?

– Чем вы наиболее гордитесь, начиная с 24 февраля?

– Героизмом наших людей. Не только военных – вообще людей. Потому что это не только военные – это в целом нация. И вот такие события укрепляют нас как нацию. Начиная даже с тех людей, которые уехали и, будучи беженцами, пытаются искать пути помощи. То есть все работают. Нет такого, что только военные защищают. Все люди молодцы и все работают. И в этом наша сила. В единстве наша сила. И вот, пожалуй, самый такой важный аспект. Здесь, сейчас мы видим, что мы – подлинная нация.

Я бы пристрелил Путина. Не читал бы ему долго морали

– Господин Вадим, вы боевой офицер. Если бы вы очутились сейчас в одной комнате с Путиным, что бы вы сделали?

– Пристрелил бы его. Я бы ему долго морали не читал, как показывают в американских боевиках. Я не знаю, о чем можно говорить с человеком-убийцей. Это человек, который заслуживает высшей степени наказания. Ну…

– Что вы о нем думаете? Кто он? Вообще, что это?

– Больной, шизофренический, с синдромом Наполеона. Ну, это несчастный человек. Это я не знаю... Он себе накрутил, что он самый-самый император мира, но это больной на голову человек. Здесь по-другому никак.

Фото: Mikhail Metzel/ЭРА  Фото: Mikhail Metzel / ЕРА

– Но подсудный.

– К сожалению.

– Я знаю, что вы любите читать. Может, до 24 февраля так было. Теперь – не знаю, есть ли какая-нибудь минутка для этого. А что именно вы читаете?

– Я очень люблю приключенческие какие-то книги. Джеймс Фенимор Купер – любимый мой писатель. Раньше больше любил такие морские истории. Так как сам вырос на берегу моря. Купер, Джек Лондон – да много. Читаю все, что читается. В последнее время где-то больше, может, начал читать фэнтези. Как-то в этот удивительный мир переместиться от той обыденности и немного разгрузить мозг.

– Вы футбол любите?

– Да. Даже когда-то занимался в детстве.

– А за какую команду болеете?

– Пока у меня лондонский "Тоттенхэм" – моя любимая команда.

– А из наших?

– Из наших?.. Трудно назвать, потому что наши иногда... Потому что в 2014 году тот чемпионат как развалили, сейчас даже трудно сказать, за какую команду. Вообще за украинский футбол. Из наших команд  это сборная Украины. Первое место – это сборная Украины. Потому что это объединяющая всех команда и легионеров... Мы видели, что за сборную выступали даже представители Бразилии. Хоть и искусственно украинизированные, но... То есть наша национальная сборная – это наша гордость. Как бы мы там не жаловались, что у них что-то не получается, но это наша гордость.

– У вас за спиной такой очень крепкий тыл. С таким тылом ничего не страшно. Я вижу детские рисунки. Что это? Расскажите.

– Да. Конечно, когда взрослые собирают какую-то помощь для военных, продукты или еще что-то передают, соответственно, дети так же хотят внести свой маленький вклад. И таким образом передают приветы солдатам на фронт, пожелания какие-нибудь. Либо просто картинку. Кто-то пишет письмо, кто-то выпекает печеньки маленькие... То есть каждый. Я же говорю: от маленького ребенка до самого старшего мужчины или самого старшего человека в нашем государстве – все пытаются помочь.

Мы победим в ближайшее время. И это будет феерично

– А скажите, когда и как мы победим? Это самый главный вопрос, который я всем задаю. Он так всех волнует.

– Когда? В ближайшее время. И это будет феерично.

– Мне ваш ответ очень нравится. Тогда я продолжу. А что сделаете самым первым, когда мы победим? Вот какая у вас мечта есть после победы?

– Взять жену, ребенка, выбросить телефон – и уехать куда-нибудь на отдых. Хотя бы так: дня на два-три, чтобы никто не звонил, никто не писал, никто не задавал никаких вопросов. Просто отдохнуть от этого. И в тишине. Главное – чтобы была тишина.

– И никаких снарядов. Никаких.

– Да-да.

– Господин полковник, у вас голубые, у вас синие глаза. Я на вас смотрю во время нашего интервью – и у меня в голове крутится все время песня Раисы Кириченко "Пане полковнику, мій синьоокий". Часто ли вам эту песню поют?

– Нет. Резонное замечание. Надо позвонить, исправить этот вопрос.

Скриншот: Алеся Бацман/YouTube  Скриншот: Алеся Бацман / YouTube

– Вы знаете, я вам очень-очень благодарна за это интервью.

– И я вам благодарен.

– Страна должна знать своих героев – настоящих героев, боевых героев, защищающих каждую секунду ее на передовой. Спасибо вам, спасибо вашим ребятам. Берегите себя, пожалуйста. Берегите нашу Украину. И я желаю нам всем победы, скорейшей победы. И чтобы на вашем лице сияла вот такая улыбка, когда мы с вами обсуждали вашу жену, вашего ребенка и нашу победу.

– Спасибо. Мы обязательно победим. И, как я говорю, это будет скоро и это будет феерично. Потому что мы – нация победителей, мы нация героев, мы украинцы. И мы победим. Победа за нами. Слава Украине.

– Героям слава.

  Видео: Алеся Бацман / YouTube