+12 Киев
"Сложнее всего оказалось пережить реакцию родственников бойцов. Они кричали так, что на девятом этаже было слышно. Вот мама приезжала и, увидев сына без ног, без рук, не узнавала его и падала на пол… Ее нельзя было привести в чувство. Для меня, чтобы вы понимали, самое страшное, когда человек получил тяжелейшие травмы или умирал и надо об этом сообщить его родным. Я абсолютно все могу пережить – лужи крови, оторванные органы, но невозможно было слышать этот крик и вой. Он стоит у меня в ушах до сих пор… Это тысячи судеб. К нам же поступали самые тяжелые. Тот с оторванными ногами, тот без рук, у того осколком выбиты глаза, тот с такими ожогами, что его не могут узнать близкие, а он не может вспомнить, кто он такой. Таких ужастиков мы насмотрелись…" – сказал Рыженко.
Он отметил, что пациенты с ранениями лица – одни из самых сложных.
"Было много неизвестных, которых находили спустя недели, а то и месяцы после ранения. Их никто не спрашивал: "Скажи точно, где ты жил, какая у тебя фамилия?" Они все, как правило, поступали не говорящие – если не в коме, то в ступоре. Так что разговоров особых не было. Самые разительные истории – это ребята с травмами лица. Часто случались минно-взрывные ранения, а лицо всегда не защищено. У человека оно "слетает", то есть одна сплошная рана. Наши пластические и челюстно-лицевые хирурги делали чудеса, просто за пределами возможностей медицины. Иногда я смотрел на эти операции и думал: какой ужас, может, хорошо, что он себя не видит. Потому что, как правило, с лицом "слетали" и глаза. Потерю ног и рук легче переносят, чем потерю зрения", – подчеркнул Рыженко.
